Пикуль Валентин - На Задворках Великой Империи. Книга Вторая Белая Ворона
prose_history Валентин Саввич Пикуль На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона В романе раскрывается панорама жизни русской провинции в начале XX века. Почитателей таланта Валентина Пикуля ждет новая встреча с захватывающим сюжетом, яркими героями, реалиями истории нашего Отечества.
ru ru Roland roland@aldebaran.ru FB Tools 2006-05-28 OCR Roland C8E34553-A29D-43AC-8D1C-A71FEAF8A3D8 1.0
На задворках Великой империи. Книга вторая Вече Москва 2003 5-7838-0232-8 Валентин Саввич Пикуль
На задворках Великой империи
Книга вторая. Белая ворона
БОЛЬШОЙ РАЗЪЕЗД ПЕТЕРБУРГА
(Вместо пролога)
С самой Пасхи и до глубокой осени Санкт-Петербург вроде забыт и покинут. Окна в домах столицы густо затерты мелом — все, кроме прислуги, давно на дачах.
В пустых старинных квартирах (теплых зимой и прохладных летом) покоятся под чехлами, смазанные луком, драгоценные полотна. В яркой синьке лежат до приезда хозяев горки фамильного хрусталя, а уютная мебель затянута полосатым тиком.
По вечерам еще шумят музыкой Острова, Озерки да «Минерашки». А на фешенебельном зигзаге Большой Морской, Невского и Литейного рано тишает. Проходит городовой (бляха № 412) и говорит дворнику (бляха № 1034):
— А что, Лукич? Вишь ты, Игнатьевна, как лавку закрывала, так мне языка копченого сунула. Почитай, с фунт потянет!
Нешто дадим закуске пропасть?
— Эва! — отвечает ему дворник. — С чего бы это?..
Лукич ступает неслышно, яко тать в полуночи, — на ногах его валенки, которые ежегодно валял ему кум в деревне. А теперь вот кум утонул в реке по пьяному делу, и оттого Лукичу грустно: «Таких боле никто не сваляет». Рядом с ним, неся копченый язык, шествует его старый друг и сподвижник — городовой; звончайше цокают по каменюгам подковы его громадных сапог, выданных на верную службу отечеству.
Вот и питейное, куда пускают в поздний час лишь служителей порядка и спокойствия. Закуска и табачок-то у них свои, а горячительное ставят бесплатно: «Хошь залейся! Потому как начальство. Мы ведь не звери — все понимаем!» И плавно текут под водку чудные разговоры мемуарного характера:
— Я ему и говорю: нешто можно? А он мне — в глаз! Ну, туточки я закон вспомянул, медаль нацепил… Вот эту.
Не, у меня другая есть! Другую медаль нацепил и кэ-э-эк врежу ему по циферблату! С медалью-то…
— Ого-го-го! Ты мастак… А ён-то што? Ён-то?
— Не вру: только стрелки посыпались. Теперича, говорю, тебя, милый друг, никакой часовщик собирать не возьмется. А коли станешь приставу жалиться, так я тебя в протокол запихачу.
Вот ты сиди там и на закон с уваженьем поглядывай… Рази не прав?
— Золотые слова твои, Лукич, — произносит владелец питейного. — Закон — это, можно сказать, все. Да и что бы мы без закона делали? Посудите сами.
— Спились бы! — отвечает городовой. — Ну, спасибочко за компанию, мне и на службу пора…
И возвращаются обратно: один — на перекресток, другой — в подворотню. Один в сапогах, другой в валенках.
— Кой же денек завтрева, Лукич?
— Да, кажись, суббота.
«Цок-цок… Шарк-шарк…» Хорошо им — помирать не хочется!
Пылят раскаленные мостовые, слепит глаза белый камень дворцов, тарахтят окаянные пролетки. Чиновная душа в такие дни жаждет отдохновенной прохлады, шипучей воды «Аполлинарис» и уютного общения с природой. Повсюду в департаментах слышны подчас легкомысленные разговоры:
— Хорошо бы нам, господа, на Острова закатиться. Да прямо — на поплавок! Небось и Марфа Андреевна не откажется?..
И вот он, вожделенный момент. Отворяются кованые врата великих «имперских чистилищ» (мин
